Третий срок

16 ФЕВРАЛЯ 2011 г. МИХАИЛ БЕРГ

Думаю, правы те, кто полагает, что Ходорковский и его адвокаты упустили уникальный шанс превратить второй процесс из процесса защиты (поражения) в процесс обвинения (победы). Вместо того чтобы обороняться от идиотских обвинений, надо было самим переходить в атаку. Менять суть процесса: из уголовного в политический. Путин судил Ходорковского, надо было перевернуть происходящее в суд над Путиным. Превратиться Ходорковскому не в обаятельного и меланхолического христианского философа, несчастную жертву режима, которой легко сочувствовать и которой сейчас светит третий срок, а в грозного обвинителя, в пушкинского пророка. То есть использовать этот процесс как политическую трибуну, с которой прозвучали бы не разоблачения тайн обретения олигархических состояний (какие могут быть тайны сегодня, когда сам Чубайс признал, что приватизация была бандитской и именно бандиты разобрали всю избу по бревнышкам), а разоблачение политических преступлений нынешнего режима. А именно превращение страны, в которой восторжествовал бандитский капитализм (так, напомню, считал Сорос) с рудиментами политических свобод, просто в бандитскую страну без каких-либо рудиментов.

Дело не в том, что об этом тоже известно всем, кто хочет знать. А в том, что трибуна и, прежде всего, трибуна процесса, за которым следит весь мир, — это не имеющий аналогов усилитель. Если бы Ходорковский в ответ на иезуитские обвинения Путина и его присных объявил им открытую войну, он бы, конечно, закрыл тему оправдательного приговора. Но превратился бы для всего мира в невероятно значительную политическую фигуру. Стал бы реальным кандидатом в президенты России плюс — краеугольным камнем в отношениях России и Запада. Все переговоры начинались бы с требования свободы Ходорковскому, и не так, как сегодня — немного стеснительно, по обязанности, почти ради приличий, — а всерьез. И тогда даже обмен или эмиграция пошли бы ему на пользу, он все равно оставался бы кандидатом номер один на пост номер один. Ему, возможно, даже простили бы то, что он наполовину еврей.

А всего-то лишь и надо было сказать: да, я участник бандитской приватизации, да, я воспользовался теми возможностями, которые у меня были, но я понял это, осознал и даже попытался что-то изменить, за что и поплатился. За это сижу. Но сейчас совершенно откровенно заявляю: режим, построенный в России, был и остается преступным, и его нужно демонтировать вместе с его преступной элитой. Дело не в том, чтó строить — нечто более похожее на капитализм, как в США, или на социализм, как в Германии или Швеции. А в том, что отбирать у народа свободу — преступление, замена плохой демократии еще более плохим авторитаризмом — преступление, превращение государства в лежбище коррупционеров у трона — преступление. Я говорю это, я говорил это, за это меня судят.

Не слишком ли я разгорячился, представляя себя Ходорковским? За пафос — пардон. Но я повышаю тон, потому что мне трудно было бы оказаться в положении опального олигарха, я ни при каких обстоятельствах не мог быть секретарем райкома комсомола, не стоял никогда так близко к кормушке, чтобы быть первым в самом начале раздачи. А, напротив, всегда мелко видел всех этих комсомольцев, коммунистов, кагэбешников, полагая, что отсутствие люстрации и было основой всех наших бед с Путиным в итоге. И тень от этого на всем, хотя, с другой стороны, у всех есть право на исправление ошибок. А ошибка у нас у всех только одна — неустранение советского прошлого, которое стало фундаментом новой России и фундаментом гнилым.

Ходорковскому никуда не деться от его прошлого. Но это прошлое не только разъединяет его с многочисленными оппонентами, но и соединяет с теми, кто также имеет право в трудный момент сказать: кто без греха, пусть первым кинет… Защищая Ходорковского, мы имеем право ничего не упрощать, потому что это и наша жизнь тоже. Потому что мы тоже мотаем срок вместе с Ходорковским и Лебедевым, и пока они будут жрать баланду, мы тоже будем давиться воздухом, которым дышим. И пока они не выйдут на свободу, в тюрьме, пусть не физической, а психологической, будем находиться и мы. Потому что Путин своими преследованиями добился того, что именно Ходорковский стал персонификацией современности. Он, очищенный унижением, стал таким, как мы, и мы ощущаем его как себя. Несмотря на все имущественные различия.

Примерно понятно, почему Ходорковский не пошел на то, чтобы превратить свой процесс из уголовного в политический. Увы, он продолжал надеяться. Он решил: будет достаточно, если показать, что обвинение несостоятельно, смехотворно, ублюдочно. Недостаточно. Нам недостаточно. И ему недостаточно. Но он в глубине души рассчитывал на остатки совести, если не у Путина, то у Медведева. Не стоило рассчитывать, это ошибка, и откровения нанопрезидента в Давосе это подтвердили. У Ходорковского должны были найтись советчики, которые сказали бы ему: у тебя теперь просто нет другого выхода, кроме как становиться не политическим заключенным, а политическим деятелем, имеющим шанс обновить Россию. Ведь не режим ожидает крах, Россию ожидает крах, если советское и перестроечное прошлое не будет вычищено как гнойный аппендицит. И мало у кого сегодня столько возможностей для этого, как у тебя. Да ни у кого нет.

Хотя уникальный шанс упущен, не все потеряно. Есть апелляции, есть позорная перспектива третьего срока, есть множество механизмов, позволяющих повышать ставки в этой игре, превращая ее в серьезную политическую войну. Войну с режимом, которому можно было нанести смертельный удар, разорвав негласный договор — не говорить о политике. Ходорковскому не стоило верить доброхотам, не стоило превращаться в жертву — наше общество немилосердно, слезам и мягким упрекам оно не верит. Оно вообще ничему не верит и имеет на это полное право. Его слишком долго и слишком жестоко обманывали. Но в положении сидельца есть сильная сторона. Страдание очищает, а голос из узилища усилен тысячекратно, потому что в тюрьме, особенно русской тюрьме, человек беззащитен. Его никто и ничто не защитит, кроме репутации. Так нужно создать себе репутацию такой зернистости, чтобы Путин или его сообщники сами ночами стояли у койки МБХ, охраняя его, дабы какой-нибудь идиот не полез на него с заточкой. Потому что за его смерть он ответил бы своей жизнью. В этом мире репутация — единственное, что оставляет надежду.

Я не упрекаю Ходорковского. Я жалею его, но жалею и себя, и всех тех, кого Путин с компанией пинками загоняют в очередной dead end. Поэтому и говорю: МБ, у тебя нет иного пути, как стать героем.