Александр Шумилов — о том, как освободить города от наркотиков

Президент фонда «Город без наркотиков» в городе Ангарске Иркутской области Александр Шумилов не боится говорить откровенно, без стыда, но и без особой гордости. Хотя гордиться этому смелому человеку есть чем. Один только выбор «увлечения» — борьба с наркотиками – чего стоит. Выбивая наркодилеров из города, он делает жизнь ангарчан чуточку чище, лучше и спокойнее. Александр Шумилов рассказал ИА «БайкалПост», каково это – очищать подъезды и дворы от грязи, спасать людей, строить отношения с чиновниками и правоохранителями.

Фонд «Город без наркотиков» — общественная организация, борющаяся с наркоторговлей и распространением наркомании. Впервые фонд появился в 1999 году в Екатеринбурге. Один из его основателей – нынешний мэр города Евгений Ройзман. В 2011 году фонд начал реализацию общественного проекта «Страна без наркотиков». В августе 2011 года была запущена горячая телефонная линия: 8-953-0000-953 для приёма звонков и смс от жителей регионов России. В проекте участвуют более 100 городов.

В Ангарске фонд заработал в 2005 году. До 2008 года охватывал территорию от Черемхово до Байкальска. В 2007—2008 годах работал реабилитационный центр, через который прошло около 100 наркоманов. В 2009 году фонд был ликвидирован как юридическое лицо. Но это не помешало ему возродиться в 2010-м и работать по сей день. На вопрос «Почему именно вы решили этим заниматься?» Александр Шумилов отвечает: «А кто другой?».

За наркоторговлю — по голове прикладом

— Один из мотивов открыть фонд – это участие в выборах мэра Ангарского района в 2005 году. У нас было агентство недвижимости и казино. Решили, что кто-то из нас пойдёт на выборы. Выбор пал на меня. Чтобы идти на выборы, нужна какая-то программа, с чем идти? Я до этого жил год в Екатеринбурге и вспомнил, что там есть «Город без наркотиков». Я улетел в Екатеринбург, поговорил с Ройзманом, мы выборы проиграли, но «Город без наркотиков» остался.

С чего всё началось? Я жил тогда в 13-м микрорайоне. У меня в подъезде, на первом этаже жила наркоманка, которая прямо с окна продавала героин. Я ей прикладом ружья разбивал окна и голову. Всё, она перестала продавать. Я решил, что если могу сделать так, что у меня в подъезде не торгуют, значит, я могу договориться с мужиками и сделать так, чтобы у меня в доме не торговали, в микрорайоне и так далее. Потом мы завели в цивилизованное русло и уже стали работать с правоохранительными органами. Это было восстание людей против наркоторговцев. Убивать никого не убивали, но челюсти, ноги, руки ломали. А потом стали с правоохранительными органами работать и вот уже 9 лет работаем.

— Как строилась работа с полицией?

— Мы собирали информацию. У нас в старом офисе карта города висела. И мы на ней магнитами отмечали места продажи наркотиков, завели пейджер «Город без наркотиков», люди сообщали, где продают наркотики. Где продают – красный квадратик, где мы реализовались – зелёный. И у нас в какой-то момент вся карта была красная, как будто кровью залита. Мы до сих пор так работаем. Нам сообщают адрес наркоточки, под неё ищем закупного. Наркомана нужно простимулировать. Как? Либо финансово, либо дать подзатыльник. Наркоман делает закупку, добровольно сдаёт купленное, возбуждают уголовное дело, полиция проводит контрольную закупку, эта наркоточка закрывается. То есть наш наркоман, мы даём деньги на закупку, наши понятые приходят в суд и дают показания.

— Расскажите, пожалуйста, ту историю, когда за выходные погибли 19 иркутян.

— В Иркутск завезли чистый героин, хороший. Обычно его смешивают 1 к 5, 1 к 10, 1 к 2. А здесь чистый завезли, его смешали 1 к 5, а этого оказалось мало. И от передозировки умерло 19 человек.

На самом деле, сейчас героин уже не актуален. Сейчас новые наркотики – синтетические: спайс, курёха, GVH и его аналоги. Вот это беда. И число суицидов среди детей и молодёжи растёт, и число вызовов бригад скорой помощи на отравление растёт из года в год. С героином уже умеют работать, смертность от него падает, новых героиновых наркоманов становится меньше, а вот этих наркоманов… У нас на учёте в диспансере по Иркутской области насчитывается около 10 тысяч героиновых наркоманов. Применяется коэффициент минимум 5, максимум 12. Даже если по минимуму – в области 50 тысяч наркоманов. Но никто не считает новых наркоманов, которые сидят на синтетических наркотиках.

На реабилитацию — из багажника

— Ройзман в одном из телевизионных интервью говорил, что вас вместе с ангарскими товарищами могли посадить, если бы ваш реабилитационный центр не закрылся.

— В 2007 году мы решаем открыть реабилитационный центр. Сняли помещение в аренду. С родителей брали только 5-6 тысяч рублей — на еду. Остальное — аренда, зарплата сотрудников, охрана, коммуналка – за всё это мы платили сами. Вот мать жалуется: «Всё проколол, телевизор вытащил, всё, а в центр не хочет идти». Мы приезжали, силой его забирали, пристёгивали наручниками к кровати, и он месяц у нас лежал на карантине. Кто умел и хотел работать, вывозился на работу. За это им платили деньги, но в руки не давали, деньги забирали родители. Мы закрыли его, потому что не хватало денег. Начался кризис. Тяжело было, матери стояли, плакали. Сразу же после того, как мы закрыли центр, в Нижнем Тагиле возбудили уголовное дело против Егора Бычкова. У него тоже был такой центр. Поэтому Ройзман и говорит, что если бы мы не закрыли центр, мы бы сидели за незаконное лишение свободы. Хотя понимаете, у меня высшее юридическое образование, практика уже 14 лет, и я вам могу заявить, что закон и справедливость – разные вещи. Да, мы нарушали закон, я это прекрасно понимаю, но мы поступали по справедливости.

Чтобы хоть кого-то вытащить, мы за год истратили 1,5 миллиона рублей из собственных денег. Два человека у нас не колются уже шесть лет — с 2008 по 2014 год. У нас прошло более ста человек. Реабилитация была рассчитана на год. И это время полностью пробыли только четыре человека. Судьбу двоих я не знаю, а другие два – до сих пор не колются.

Почему остальные у нас так долго не были. Вот смотрите. Мы его привозим, или нам его привозят в багажнике. Он 40 килограммов весит, глаза, щёки впали. Через три месяца он отъелся, у него порозовели щёки, он весит уже 60 или 70 килограммов. Мать приходит и говорит: «Смотрите, у него взгляд просветлел, какой он наркоман». И забирает его. Приходит через месяц: «Он, свинья, опять закололся, в животное превратился». Такие хождения-брожения были постоянно.

Неэффективный наркоконтроль

С 2008 по 2010 год фонд фактически не работает. Дело это тяжёлое, и не каждый может долго выдерживать такую нагрузку. Однако в 2010 году Александр Шумилов с новой силой продолжает борьбу. Фонд становится общественной организацией.

— Да, юридически закрыть можно, но когда он внутри у кого-то живёт… Это, может, звучит наивно, но действительно как Камелот, пока он есть в сердце у кого-то, тогда он будет жить.

С 2010 года мы включились. Начали работать только по Ангарску и сейчас потихоньку выходим на Иркутск. Перед выборами в Законодательное собрание Иркутской области в 2013 году ко мне приезжали представители КПРФ, «Справедливой России» и ЛДПР. По спискам ЛДПР прошёл Дмитрий Ершов, который с самого начала был в фонде. И когда шёл на выборы, он про фонд ни слова не сказал. Но в итоге у нас появился депутатский ресурс, с помощью которого мы можем делать запросы.

Например, делали запрос по 2012 году: сколько сотрудников в госнаркоконтроле, фонд заработной платы и количество изъятых наркотиков. По Иркутской области их работало 375 человек. Фонд зарплаты — 229 миллионов рублей. А героина они изъяли 72 килограмма. Это примерно 72 миллиона. То есть они в три-четыре раза себя не окупают. При этом они говорят, им интересно выявлять всю цепочку и изымать крупный вес. В области насчитывается 10 тысяч наркоманов. Умножаем на 5. Получает 50 тысяч наркоманов. Один наркоман в среднем тратит 1 тысячу рублей на 1 грамм героина. 50 тысяч человек на 1 грамм – это 50 килограмм в день. В год – от 18 тонн по области. Это говорит об их эффективности работы. Я не говорю, что полицейские делают намного больше, но они и щёки не надувают. Куда руки дотягиваются, там и делают.

— Как можно оценить эффективность работы фонда?

— Например, берём количество вызовов бригад скорой медицинской помощи на отравление наркотическими средствами, психотропными веществами. Как раз говорится о спайсе. В 2011 году в Ангарске – 289 случаев. В 2012 году идёт распространение наркотиков — уже 635 случаев. По Братску рост с 79 в 2011-м до 234 в 2012-м. В Иркутске – с 111 до 190. В 2013 году по Иркутску зафиксирован 301 случай, по Братску — 425. А по Ангарску — уже 492. Мы сделали памятку. Мы проехали школы, родительские собрания, с детьми разговаривали. Мы стали бить тревогу, стали пинать госнаркоконтрль и администрацию. Вот это результат работы фонда.

Нерадивый родственник

— Собираетесь ли снова идти в политику?

— Нет. В 2007 году были мои последние выборы. Я сказал всё, надоело. И пока своего мнения не изменил. Для меня важно было попасть честно, без всяких политтехнологий, без досрочки, без каруселей, без подкупа избирателей. И мне всегда не хватало чуть-чуть.

В 2011 году Ройзман мне говорит: «Саша, вот с «Правым делом» завязались, посмотри, кто у вас». А я знаю, кто у нас правым делом занимался. Ерощенко. Это мой родственник, с которым я вообще не общаюсь.

Какая ситуация с ним была. Ройзман попросил поговорить с ним. Выяснили, что мы родственники. Моя сестра – его племянница. Он про футбол, мой друг Андрей Скоробогатов: «А я областному детскому дому помогаю». И вдруг Ерощенко спрашивает, о какой сумме вообще идёт речь? Он говорит: «Давайте так. Я на фонд дам 200 тысяч, и на детский дом – 100 тысяч рублей». Я говорю: «Знаете, мы и 2 тысячам рады». Вышли, я звоню директору детского дома, говорю, вот вам 100 тысяч рублей Ерощенко даст. Мы с ним договорились встретиться через несколько дней, я приезжаю, его нету, я его три часа жду, звоню ему, он говорит: «Давай в понедельник». Так повторяется три-четыре раза. В конце концов, всё кончается ничем. Мы без него справились, но мне за детский дом обидно.

– Как власти могут помочь фонду?

— Власти могут не мешать. Я для себя научился не ссориться и не дружить с властью. Я научился не замечать их. А зачем они мне нужны? У нас парень в Первомайском Иркутска, от фонда шёл на выборах. Я его спрашиваю: «Вот выборы пройдут, ты будешь фондом заниматься, если не выберешься?» Он мне: «Буду». Всё выборы прошли, он не выбрался. Вчера мне звонит и говорит: «Я хочу закрасить надписи — реклама спайсов. Сейчас согласую с администрацией города». А что такое спайс и номер телефона? Скрытый текст такой: «Я сделаю из вашей дочери проститутку, а из вашего сына животное. Гарантировано». Я его спрашиваю: «Зачем? Смотри: ты должен взять разрешение у администрации города на борьбу с наркотиками. А если тебе не разрешат, то есть твои дети тогда должны умереть? Не надо ни у кого разрешения спрашивать. Делай. Вот ты можешь сделать, делай».

— В принципе, как может власть повлиять на ситуацию с наркоманией?

— Я понимаю, что можно сделать на федеральном уровне. Три шага, которые сделало правительство в 90-х годах: убрали наши войска с таджико-афганской границы, сделали безвизовый взъезд между Таджикистаном и РФ и ввели понятие одноразовой дозы — наркоман может иметь такое-то количество героина, и это не будет считаться уголовным преступлением. И всё, мы в конце 90-х получили всплеск наркомании. Сейчас верните всё обратно. Введите визы, введите уголовную ответственность за употребление героина, введите принудительное лечение.

Наркомания — не болезнь

— Можете описать типичного наркомана?

— Это животное. Абсолютно ничем не занятое. Абсолютная праздность, но делает вид, что чем-то занят. Наводит движуху. Но когда человек пытается бросить, я всеми силами ему помогу. Я не считаю их больными людьми. Наркомания – это не болезнь. Ни один наркоман не умер от ломки. Умирают от передозировок. У них понос, у них рвота, у них могут болеть локти и колени. Это три дня. Всё. Потом до них что-то начинает доходить. И чем дольше они не употребляют наркотики, тем больше шансов, что у них включится голова. И они превратятся в нормальных людей. А наркомания – это распущенность.

— Недавно вы презентовали свою книгу «Чёрные птицы». О чём она? И для кого написана?

— «Чёрные птицы» – это сквозная хронология событий с 2005 года до 2013 годом. Первая книга была в 2007 году. А 3 января 2014 года я сломал ногу на горных лыжах. У меня появилась куча свободного времени. В 2015 году нам исполняется 10 лет, уже не до книги будет. Мы для жителей сделаем концерт бесплатный. Я написал книгу заранее.

В первую очередь, я хотел бы, чтобы её прочитал подросток и у него возник барьер, он бы видел, что никакой наркомафии и романтики в этом нет. Дальше – для родителей. Люди говорят: «Что с этим бороться? Это же надо всё там, по верхам бить». Меня настолько раздражают эти разговоры. Книга нужна, чтобы взрослые люди видели, что не нужно спасать мир, нужно делать там, куда дотягиваются руки. А в третью очередь, конечно, — это для барыг. Что мы о них помним, не забываем. (улыбается)

В книге также есть памятка о спайсах. В чём опасность этих наркотиков? Нет специальных тестов на их выявление. Можно определить по симптоматике, по сленгу, по вещам, которые стали появляться у ребёнка. И вот благодаря этой памятке, в том числе, число вызовов бригад скорой медпомощи и снизилось.

Смысл жизни — в детях

— Как общество относится к фонду?

— У фонда знаете, какая поддержка со стороны населения? Я иду по улице, меня люди узнают, здороваются. Люди же видят. Людей не обманешь. Мы не берём за это бюджетных денег, нам люди звонят и просят закрыть наркоточку. Где-то у нас не получается, а где-то раз — и получилось. Мы на людей и опираемся.

— Какие у фонда планы на будущее?

— Реабилитационного центра, скорее всего, не будет, потому что нас за это сажают. Есть план усилиться по Иркутску. Также должны начать работать по Усолью-Сибирскому и по Братску.

— Что для вас является смыслом жизни, и как туда вписывается ваша борьба?

— Чем я занимаюсь по жизни? Иконы коллекционирую, пишу диссертацию по старообрядцам, спортом занимаюсь, картины собираю. Фонд – это не работа, это увлечение, которому посвящаешь больше всего времени. Работа – это на чём зарабатываешь. На фонде мы никогда не зарабатывали, мы тратили только свои деньги. Смысл жизни – это настолько философский вопрос. У меня двое детей. Наверное, смысл жизни — в детях.